Малоизученными в имперских исследованиях (Imperial Studies) остаются процессы включения диаспоральных групп, осколков исчезнувших империй, во вновь образуемое имперское пространство. Статья посвящена проблеме интеграции русской эмигрантской колонии в многонациональное сообщество квазисуверенного государства Маньчжоу-го (1932-1945), являвшегося продуктом паназиатского имперского конструирования Японии. Исследование основано на материалах периодических и других печатных изданий русской эмиграции в Китае, документах эмигрантских организаций и японских спецслужб, эмигрантских эго-документах. Предложенный на раннем этапе существования Маньчжоу-го вариант включения эмигрантов в сообщество народов нового государства в статусе национально-культурной автономии в целом устраивал эмигрантскую общину и соответствовал особой роли эмиграции как наследницы русских колонизаторов маньчжурского края и носительницы миссии сохранения русской культуры в изгнании. Процесс интеграции столкнулся с непреодолимым противоречием между идеальной моделью организации Маньчжоу-го на принципах национально-культурного федерализма и реальной имперской практикой управления Японией подопечными народами. Паназиатское нациестроительство Японии, с конца 1930-х гг. повернувшееся к созданию единой японизированной восточноазиатской нации, стало угрожать эмигрантской колонии, и без того полупринудительно политизированной и мобилизованной для решения японских имперских задач, утратой национальной идентичности. Это активизировало охранительные тенденции в эмигрантской среде и способствовало отказу значительной части эмигрантов от интеграционных стратегий. Едва ли не единственным успешным примером включения эмигрантов в общество Маньчжоу-го явилась фронтирная интеграция русского казачьего населения приграничного с СССР Трехречья. Другим важным фактором, стимулировавшим отказ эмигрантов от интеграции, был рост просоветского патриотизма в эмигрантской среде в годы Великой Отечественной войны.